Балет "Павильон Армиды" Мариинский театр

Идея «Павильона Армиды»

     

В новелле Теофиля Готье «Омфала», по­давшей Бенуа идею «Армиды», шпалера Бове изображает давно умерших маркиза и маркизу в обличье Геркулеса и Омфалы. Гер­кулес, приговоренный оракулом к трем годам тяжкого труда, ста­новится слугой Омфалы. Чтобы доставить удовольствие своей прелестной хозяйке или, как некоторые считали, себе самому, он выполняет свои обязанности в женской одежде. Это, несомненно, разнообразие по сравнению со шкурой льва и дубиной. На шпа­лере, представленной Готье, маркиз Геркулес наряжен в шелко­вое платье, его шея украшена лентами, розетками и нитями жем­чуга. Он прядет кудель, при этом его мизинец «отставлен с особой грацией». Когда маркиза сходит ночью со шпалеры, чтобы обу­чить жизни юношу, которому дали пристанище в павильоне, он спрашивает ее: «Но что скажет ваш муж?» И она отвечает сме­ясь: «Ничего... Он самый понимающий из мужей!» Исходя из этих слов, а также из решения маркиза быть изображенным в маскарадном костюме с жемчугами Готье дает нам понять, что его склонности явно определяются стилем рококо. Затем, когда в уже существу­ющее либретто «Армиды» ввели новую партию только для того, чтобы представить в выгодном свете Нижинского, не воспомина­ние ли (возможно, даже неосознанное) о женственном и приру­ченном Геркулесе Готье подсказало Бенуа образ любимого раба Армиды? А костюм по эскизу Бенуа для Нижинского — не похо­дил ли на наряд маркиза, словесное описание которого дал Готье? Кто из старых мастеров больше всего притягивал Бенуа? Тьеполо. Среди фресок, украшающих виллу Валмарану поблизости от Виченцы, которые Бенуа, безусловно, видел, две изображают историю Ринальдо и Армиды. Хотя Ри­нальдо Тьеполо выглядит нежным и женственным, но ожерелье носит Армида. Бенуа передал жемчуга Армиды Нижинскому, до­бавив для ровного счета бриллианты. Безусловно, это то же са­мое ожерелье, так как его носят насколько возможно высоко, пря­мо под подбородком (отсюда пошла мода — ее начал Картье). Первый же выход Нижинского на сцену Шатле благодаря его дву­смысленной внешности и обаянию, соединению в нем мужской силы и женской грации, из-за его вычурного костюма с подобием юбки и драгоценного ожерелья словно придавал этой самой гомо­сексуальной эпохе головокружительный ход.

 Бенуа, находившийся тогда в хороших отношениях с Теляковским, задумал балет, основанный на рассказе Теофиля Готье, под названием «Павильон Армиды». Он предложил мужу своей племянницы Николаю Черепнину, ученику Римского-Корсакова, написать музыку, и вместе они отправились к директо­ру. «А там есть вальсы? Важнее всего, чтобы там были вальсы!» — заметил Теляковский. Вальсы были, и Бенуа даже получил гонорар за либретто, но вскоре они с директором поссорились, и проект ос­тался неосуществленным. В начале 1907 года Фокин услышал на концерте сюиту из этого балета и отправился за кулисы на поиски композитора. Черепнин обрадовался, что балетмейстеру понрави­лась его музыка. Вскоре на основе этой сюиты был создан одноакт­ный балет, костюмы для которого были позаимствованы в гардеробе Мариинского театра, и 28 апреля 1907 года его показали как учеб­ный спектакль под названием «Le Gobelins anime» («Оживший го­белен»). Эта постановка представляла собой более или менее полный центральный дивертисмент будущего трехактного балета. Наиболь­ший успех выпал на долю пляски шутов, где солировал Георгий Розай. Удивительно, но даже грозный Крупенский, посмотрев ба­лет, одобрил его и распорядился поставить целиком, как и плани­ровали Бенуа и Черепнин, лишь с незначительными сокращениями, на сцене Мариинского театра осенью.

В сентябре 1907 года Фокин пригласил Бенуа на репетицию в балетное училище. Художник был очарован увиденным.

                                                                              А.Павлова и В.Нижинский

«Должен признаться, что, когда меня провели в репетицион­ный зал театрального училища, я был почти ошеломлен. Я часто присутствовал на репетициях на театральной сцене, был знаком со многими танцорами, и, казалось, меня уже ничем не удивишь. Но зрелище, представшее перед моими глазами, произвело совер­шенно неожиданное впечатление. Дневной свет, льющийся сквозь высокие окна с двух сторон зала, казалось, делал море тарлатановых платьев еще более воздушным, прозрачным и пенящимся. Эти молодые женщины, девушки и маленькие девочки совершен­но не пользовались косметикой, и их юные тела и лица светились здоровьем и силой. Все это представляло собой необычную кар­тину, значительно более привлекательную, чем любил рисовать Дега. Атмосфера в балетных картинах Дега всегда немного мрач­ная; танцовщицы, выхваченные без предупреждения во время эк­зерсисов, не слишком грациозны и выглядят измученными и истерзанными. Здесь, напротив, все радостны и беззаботны и, несмотря на многолюдье, легко дышится. Танцоры и танцовщицы, сидящие группами вдоль стен или прогуливающиеся по залу в ожидании начала репетиции, ни в малейшей степени не похожи на мучеников или на «жертвы профессии».

Фокин пригласил меня и представил труппе. На мой поклон ответили множеством реверансов, исполненных по всем правилам придворного этикета. Только после этого ритуала я стал здоро­ваться со знакомыми артистами, из которых Гердт, Кшесинская и Солянников исполняли главные партии... Некоторых из них я впервые видел на столь близком расстоянии, и они выглядели очаровательно в восхитительных и очень идущих им костюмах, со­зданных в 1830-х годах и обязательных для репетиций. Кшесинская не подчинилась правилам и была единственной балериной, появившейся в пачке намного короче, чем предписывалось.

Ученики балетной школы стояли отдельной группой, на них тоже были репетиционные костюмы и балетные туфли. Когда я проходил мимо них, они так низко поклонились, что я смутился. Рядом с ними стоял какой-то юноша. Я не обратил бы на него внимания, если бы Фокин не представил его мне как танцора, для которого он специально сочинил роль раба Армиды, чтобы пре­доставить ему возможность проявить свой выдающийся талант. Фокин рассчитывал изумить публику необычайной высотой его прыжков и полетов, выполняемых без видимых усилий. Должен при­знаться, что я был очень удивлен, когда увидел это чудо лицом к лицу. Небольшого роста, плотного сложения, с совершенно за­урядным, невыразительным лицом, он производил впечатление скорее мастерового, чем сказочного героя. Но то был Нижииский! Пожимая его руку, я представить не мог, что через два года ему суждено обрести мировую славу и закончить свою короткую, но совершенно фантастическую карьеру увенчанным ореолом гения.
                                                                                В.Нижинский

Вскоре воцарилась тишина. Черепнин сел рядом с пианистом, танцоры заняли свои места, и репетиция началась. Репетировали вторую сцену — оживление гобелена.

Невозможно описать овладевшее мной волнение. Представление, которое я придумал, о котором мечтал, разворачивалось под музы­ку, написанную в соответствии с моими пожеланиями и одобренную мной. Какое это было счастье — видеть свои идеи, воплощенными в жизнь именно в том помпезном стиле, через который я пытался вы­разить свою страстную влюбленность в искусство XVIII века, и в то же время преисполненными «гофмановской» атмосферой тайны, восхищавшей меня с юношеских лет. В этот памятный день я испы­тал редкое с легкой примесью горечи чувство, которое приходит в тот момент, когда наконец-то осуществляется нечто долгожданное... Лица танцоров, казалось, тоже светились счастьем. Вся труппа, за редким исключением, боготворила Фокина, ощущая, что в нем она обрела лидера, который поведет ее новой дорогой к беспримерному триумфу».

Но нас ждали неприятности. По неизвестным причинам Крупенский резко изменил отношение к балету и стал чинить препят­ствия. Он позволил себе пренебрежительно обращаться с Бенуа, приводя того в бешенство. Когда Дягилев пришел на репетицию в Мариинский театр, примерно через полчаса к нему подошел по­лицейский и вежливо, но твердо приказал покинуть зал. Бенуа считает, что после такого унизительного инцидента Дягилев, дол­жно быть, поклялся отомстить императорским театрам. «Безуслов­но, он не мог придумать ничего лучшего, как создать свой собственный всемирно известный театр».

Затем Кшесинская, видимо надеясь угодить дирекции и помешать постановке, отказалась от роли. Почти час прошел в унынии. Бену а и Фокин обсуждали наступивший кризис, сидя в директорской ложе, когда туда, горя от возбуждения, влетела Павлова и, присев на барьер спиной к залу, предложила исполнить партию Армиды. Потом Гердт попытался отказаться от роли, утверждая, что он слиш­ком стар, пришлось его уговаривать. Крупенский не позволил при­обрести настоящие страусовые перья для вееров, которые несут нубийские слуги. На генеральной репетиции артисты в новых кос­тюмах не узнавали друг друга и сбивались, наступил настоящий хаос. Фокин выходил из себя. Необходима была еще одна генераль­ная репетиция, но дирекция заявила, что нельзя отменить премьеру за сорок восемь часов до назначенного срока и что программы уже напечатаны. Бену а пришлось прибегнуть к отчаянным мерам. Он позвонил брату Бакста, Исаю Розенбергу, ведущему колонку в «Пе­тербургской газете», и рассказал о том, как скверно с ним и Фоки­ным обошлись. Розенберг попросил, чтобы Бену а сам написал статью. Она появилась на следующий день и произвела эффект ра­зорвавшейся бомбы. Дирекция уступила, и премьера «Павильона Армиды» была отложена на неделю.
                                                                                Т.Карсавина и А.Больм

Премьера балета Бенуа состоялась 25 ноября 1907 года после представления всего «Лебединого озера» и закончилась около часа ночи. Она прошла с огромным успехом. После Павловой, Гердта, Нижинского и других солистов на сцену вызвали Бенуа и Черепнина. Художник впервые насладился этим «тщеславным удовольстви­ем», а Павлова с огромной охапкой цветов в руках поцеловала его.

Дягилев о «Павильоне Армиды» 1909год.

Уже несколько лет Дягилев вынашивал в подсознании идею отвезти русский балет на Запад. В Москве в 1906 году он гово­рил французскому музыкальному критику Роберу Брюсселю, что через три года привезет русский балет в Париж. После первой по­становки «Павильона Армиды» в Мариинском театре в ноябре 1907 года Дягилев сказал Бенуа: «Это нужно показать Европе». Внезапно после успеха «Бориса» эти туманные мысли кристалли­зовались — момент настал.

__________________________________________

Продолжение следует.... "Павильон Армиды" в Париже 1909 год